Литературный журнал геосимволистов "Мой берег". Библиотека "Символика"

Театр миниатюр сквозь эхо абсурда

Страница 8 из 9 Авторецензия № 2. Совместима ли страна Рисуния с политикой сильного хвоста? Приложение 1. Владимир Штайгман, «Загляни в меня, зеркало!» Рецензия на книгу Юрия Тубольцева «Поэтика развернутого абсурда. Герой свинашего времени» Эта необычная по содержанию книжка состоит из десяти небольших глав. Названия у них тоже нетрадиционные. К тому же, краткие. И несомненно, их надобно привести здесь, чтобы сразу уяснить читателю – а таковых, я надеюсь, будет немало – о чем, собственно, произведение.   Глава 1. Без Хрю (Зазаабсурдье) Глава 2. Книга Хрю Глава 3. Книга Дзынь Глава 4. Не вошедшее в Книгу Хрю Глава 5. Абсурдознание Глава 6. Кошкометрия Глава 7. Разговорчивые фамилии Глава 8. Миньканиндзи Глава 9. Философия зеркал. Зеркальные метаморфозы Глава 10. Сборник стихов "Речевые игры"   Вот такая "гештальтовая" композиция книги.   В каждой главе несколько десятков речевых миниатюр. Коротких или более пространных. Удачных и не очень. Прозы или стихов. Или то, что относится к абсурдознанию, по определению автора. Хотя, признаюсь, как на духу: мне неведомо, что есть абсурдознание. Знание, если оно есть, должно быть логичным, ясным, экзистенциальным. В другом случае – это незнание. Тут нельзя не согласиться с мнением рецензента на книгу Сергея Сумина. "Словесные кульбиты, прыжки в нелепость, подмигивания читателю, гомерический хохот, маскарадное шествие философий, несуществующие животные, жонглирование словами и образами. На страницах "Поэтики" царит не серьезность, а легкость, не рассуждения о высоких материях, а абсурдистская игра, не скучная наука, а театральная клоунада. Все это, однако, не без примеси скрытой горечи, горечи от нелепостей и тупиков человеческой мысли".    Ю. Тубольцев идет наперекор всему и вся, он "неправильник." И "поэтика абсурда" – шаг в сторону от генерального течения литературы. Откуда это, и отчего именно таким образом перетекают его мысли из головы на кончик пера? Хотя интернетовские маститые и самоделковые писатели давно уже сражаются не перьями, а компьютерными мышками.    Все мы родом из социалистического реализма. Одежда эта, неизносимая и немнущаяся, плотно сидит на многих прямо сверху. Как спецодежда пожарника или циркового клоуна. У других же, считающих себя излеченными от этого порока, она является, по крайней мере, нижним бельем. Хотя сам реализм тут ни при чем. Сам по себе он хорош, гидрой с ядовитыми щупальцами он становится лишь благодаря синониму – партийность.   Читатель читателю рознь, но любой из них не губка, впитывающая текст. Из напечатанного он интуитивно берет из лишь то, что соответствует его эмпатическим возможностям, то, насколько он в состоянии точно восприять мир другого человека, увидеть затекстовую реальность. Психологи отмечают два вида прочтения авторского текста – адаптивное и неадаптивное. Коварность письменности заключается в ее способности делать рентгеновский снимок автора. Разночтение разными людьми напрямую зависит от экземплификации смысловой системы читателя. Это как, допустим, взгляд нескольких людей на автомобиль новой конструкции. Человек, вовсе незнакомый с техникой, отметит в этом автомобиле какие-то свои особенности, опытный шофер зметит намного больше, а профессиональный конструктор увидит даже и то, что скрыто под блестящей обшивкой. Человек – это не только особое биологическое существо или особая социальная фигура, но и… особый интерпретатор действительности. Человеческое понимание преломляет картину действительности вовсе не так, как это способны сделать, положим, другие биологические организмы с развитой психикой, к примеру, развитые животные.   Легенда о дереве  "Однажды одно распятье превратилось в дерево. Потомки этого дерева со временем образовали лес. Легенда гласит, что, если люди будут плохо молиться, лес этот может обратно превратится в распятья".  Здесь операция "достраивания" смысла читателем, его эмпатия просто необходимы. Человек, раскинувший руки, становится похожим на крест. Распятие, дерево, крест. Слова с глубинным и тревожным смыслом. Мы все подсознательно чувствуем: в каком-то неведомом лесу, даже в неведомой стране растет неведомое дерево, из которого будет сделан тебе крест. Гроб. Или распятье. И тот невидимый "крест", который каждый несет к своей Голгофе, тоже "по умолчанию" сделан из дерева. "Щупальца" собственных чувств могут вывести нас на множество "параллельных" миров.  "Переплетая буквы собственными мыслями, читатель становится соавтором любого текста", – утверждает Ю. Тубольцев.   Что есть слова, вынесенные в название книги? Поэтика абсурда? Жанр, направление? И да, и нет! Хотя, наверное, к поэтике абсурда относятся многие живейшие творения русской классики. "Ревизор" Гоголя, например, и, в особенности, "Мертвые души". Российский абсурд того времени. И когда Гоголь уходит из поэтики абсурда (вспомните абзацы про "Русь-тройку", которым социалистический реализм придавал особенное значение), очарование пропадает. Об этом говорил еще Белинский, отмечая слабости поэмы. А в советских школах, где великую русскую литературу пытались сделать точной наукой, поэтику абсурда не признавали. Замысел, содержание, идея, положительный герой, отрицательный герой... Все должно быть загнанно по клеточкам или, как сейчас принято говорить, "ловушкам смыслов".  "Однажды две мухи соревновались, кто сильнее врежется в окно. Рядом была открытая форточка, но это было не важно. Мухи соревновались..."  Или другое:  "– Зачем ты расставил свои фигуры – как шашки, а мои – как шахматы? – Ты будешь играть по правилам шашек, а я против тебя – по правилам шахмат. – Но зачем? – Чтобы игра была похожа на жизнь..."  Если нет совпадения жизненной истории читателя с авторской системой мотивов, не будет и уяснения идейно-художественного смысла затекстовой реальности, авторский посыл не услышится. Две мухи в абсурдном рвении побольнее удариться о преграду, уж очень напоминают нас, людей. Слишком поздно замечаем мы открытую форточку. Запоздало начинаем философствовать на тему: "Если бы мне дали вторую жизнь!" Но жизнь – беловой текст без черновиков. Да и сама страна Россия тычется в преграды. Вот-вот сто лет будет, как после революции водят ее по миру слепые поводыри. Они и сейчас вторую жизнь прожили бы точно так же, как первую. Еще бы и форточку закрыли. И фигуры на доске расставили как надо.  Юрий Тубольцев выискивает разнообразие понятий из одного и того же слова. Иногда эта литературная эксцентричность наводит на глубокие мысли.   "– Сейчас будет лекция о тишине, – сказал учитель Хрю и замолчал на 1,5 часа. Ученики тоже молчали. Они пытались понять, что такое тишина…"  Тишина всегда ассоциируется с другими глубинными словами: пространство, время, вечность, душа. Японские философские хокку, которые тоже попали в книгу Ю. Тубольцева, возникли из наблюдения за улиткой, ползущей к вершине Фудзиямы.    Но иногда сочетание двух и без того неясных по смыслу слов делает гибрид еще более темным: "пхрюнцы", "хрюзги" "хрюбовь" "пхрюнцессы". В книге немало "погонных метров" такого нескучного, но малопродуктивного жонглирования словом.  Неправильник Ю. Тубольцев, впрочем, сам все объясняет о себе:  "Хрютература   – А кто самый хрюкающий писатель? – поинтересовался у мамы хрюшка. – Больше хрю, это не значит лучше, – объяснила мама. Эту миниатюрку прочел читатель и не понял. – И о чем же ты написал? – поинтересовался он у Юрия Тубольцева. – Вообще, Юрий Тубольцев – самый хрюкающий писатель, я прежде о себе хотел написать, а потом нашел другой смысл в этом, она объяснила хрюшке, что не надо мерить текст количеством хрю, а стоит обратить внимание на качество, поэтому так и ответила – ясно? – Не ясно, – заявил читатель и стал читать другого писателя..."    Разве это не саморецензия?  «Взгляд на себя   – Почему я вижу мышь? – спросил у зеркала слон. – Чем крупнее зверь, тем мельче он в своих глазах, – объяснило зеркало.»   «Отражение и отражаемое  – Почему отражение и отражаемое не совпадают? – Ты же сам сегодня решил смотреть на мир другими глазами. – А зеркало тут причем? – А оно просто еще не пересмотрело свое отношение к вещам…»  Наибоее сильная глава в книге – "Философия Зеркал". Ю. Тубольцев демонстрирует особенную оптику. "Читатель – это кривое зеркало, поднесенное к книге... Книга – это кривое зеркало, поднесенное к читателю".  В самом деле, зеркало – коварная вещь! Оно всегда говорит не только о твоем внешнем облике, но и всегда является молчаливым советчиком. Мы всегда подходим к зеркалу одним человеком, а, пообщавшись с ним, уходим другим. Всегда лучшим, чем были до этого. Зеркало неосознанно подтягивает нас к идеалу созданному нашим воображением.  "Непохожее "я"  – Как познать себя? – спросили ученики у учителя Хрю. – Найдите десять различий между собой и своим отражением в зеркале, – ответил старик Хрю".  Доверяйте зеркалам – их невозможно подкупить. Зачем были созданы кривые зеркала? Чтобы увидеть себя и мир в те ужасные мгновения, когда мы предаем заповеди нравственной жизни, когда идет диалог двух сознаний, нормального и гипертрофированного. А это уже немало. Наша нравственность – по сути, и есть зеркало, в котором преломлен мир, а безнравственность – зеркало в трещинах или вовсе куча осколков.  На Гоголя после первых постановок "Ревизора" обрушилось недовольство многих влиятельных лиц, узнавших себя в сатирических образах. Тогда и появился к пьесе эпиграф: "На зеркало неча пенять, коли рожа крива!"  Моя рецензия на книгу Ю. Тубольцева в целом положительная. Эксперименты в области символизма в русском языке дали, как помнят все, блестящие результаты. "Транспозитивность" Ю. Тубольцева имеют право на существование.  Теперь о минусах произведения.  Среди трехсот миниатюр, многие из которых являются зародышами рассказов, много неконциипированных по смыслу текстов, когда, в сущности, положительное, меняет знак. Много "погонных метров" отдано названиям животных, которых никогда не будет. Ежиконосы, хобокрылы, крылоноги, хрюмяугавы, ципробушки. Есть существенные затруднения в восприятии этих чудовищ, даже если среди читателей будет генетик-оптимист. Увлечение игрой в слова оборачиваются пустой литературной эквилибристикой, в зазаабсурдье. И если тонко подмеченное родство "Будды и буддильника" еще может заинтересовать читателя, то:  "– А я больше не парасенок, я – дваждысенок. – Зачем? – А быть, как все – скучно". Такие наблюдения, конечно же, витают в пространных полях голоумствования.   Слово "парасенок" Ю. Тубольцев обыгрывает многократно. Я полагаю, что имеется в виду банальный поросенок, потому что он постоянно хрюкает. И сам, и его мама! Это "нечистое" животное, презираемое многими мировыми религиями, просто фетиш какой-то в книге. Автор остроумно подметил, что если есть "парасенок", то должен быть и "односенок". По принципу: есть Министерство внутренних дел, давай и Министерство наружных дел. Или знаменитое: "Если есть домашние хозяйки, то где-то есть и дикие". В первый раз наблюдение о "парасенке" и "односенке" воспринимается в качестве удачного словесного кульбита. Тут бы остановится. Но далее следуют будто по запатентованному методу двусенки, десятисенки, стосенки... Математика – гуманитарная наука, а зоология – естественная. Впрочем, как утверждал Михаил Чехов, один человек не в состоянии понять, почему другой человек сморкается не так, как он.  Учитывая, что это первая книга еще достаточно молодого автора, "разведка боем" состоялась. И "ципробушки" умеют летать.  (с) Юрий Тубольцев << [Первая] < [Предыдущая] 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [Следующая] > [Последняя] >>

 

« Пред.		След. »